Молодой человек невольно поднялся.

– Гней Рутилий? – спросил старик.

– Да.

– Хорошо, очень хорошо сражаешься, – удовлетворенно кивнул старик и направился к выходу.

Эта странная похвала неожиданно согрела и окрылила.

– Погоди! – префект претория кинулся за ним. – Что ты хотел сказать? Ведь ты что-то хотел сказать?

Старик отрицательно покачал головой.

– Только то, что хотел. Ты – отличный полководец.

– Да, отличный, – пробормотал сквозь зубы Рутилий. – А триумф справляет император. А я буду стоять в толпе и смотреть.

– И я тоже, – старик рассмеялся. – Э, да ты, погляжу, злишься на Постума Августа. Завидуешь, хочешь сам ехать на колеснице? Не стоит, поверь мне, не стоит. Ты многое сделал. Но Постум сделал куда больше. Он угадал момент, когда можно вырвать власть из рук Бенита. Он поставил тебя во главе римской армии. Без него Рим бы не победил. Он знает свой час. «А знать свой час – превыше всего». Не завидуй ему. Он заслужил этот миг торжества. Я тоже завидовал. А чем кончилось?

– Кто ты?

– Корнелий Икел. Тебе говорит что-то это имя?

Имя, разумеется, Рутилию было знакомо. Более чем.

– Ты специально меня нашел? – префекту претория стало не по себе. С этим человеком ему не хотелось равняться. Хотя его похвала многого стоила.

– Нет, это случай. Всего лишь случай. Молись ему.

Да, Фортуна Счастливая позволила Рутилию выиграть сражение. Фортуна Возвращающая позволила вернуться в Рим. Все остальное… какое это имеет значение? Ведь он сделал все, как надо. Его отец, погибший в Нисибисе, мог гордиться таким сыном.

Но все равно боль обиды не проходила.

– Неужели ты не понял, Гней? – Икел обращался к нему, как к сыну – по имени. – Это же просто: Постум просит триумф не для себя – для Элия. Но Элию одному триумф не дадут. А Постуму и Элию – дали. Неужели ты бы для своего отца не сделал бы то же самое?

Рутилий кивнул, соглашаясь… Да, для своего отца он бы сделал что угодно. Более того – уступить триумф Элию ему не жаль… Почти.

Ожидая решения сената, Постум жил на своей загородной вилле. Патроны римского народа не дотянули сюда своих рук, а центурия Второго Парфянского легиона охраняла императорскую виллу со всем тщанием.

Когда-то поместье это принадлежало Летиции. Августа любила огромный сад, окружавший здание. Постум предпочитал маленький перистиль с колоннами из белого с розовыми прожилками мрамора. Пол был мозаичный, в восьмигранных медальонах с исключительным натурализмом художник запечатлел сцены гладиаторских поединков. В облицованном красным гранитом бассейне вода казалась розоватой. Или ее в самом деле подкрашивали? С трех сторон бассейн стерегли лежащие бронзовые львы. А с четвертой стороны в нише помещалась серебряная статуя. Элий с изумлением узнал в серебряном юноше себя – сходство было несомненным.

На время эта вилла превратилась в центр управления Империей. Сюда утром бледный, как выстиранная тога, явился главный редактор «Акты диурны» Гней Галликан. В руках он, как щит, держал свежий номер с хвалебной статьей о юном Августе. Но император не стал его слушать, и номер отложил: утром он уже прочел передовицу, и слащавые комплименты вызвали у Постума изжогу. Без лишних слов Гнею Галликану было объявлено, что он смещен с поста главного редактора. Эту должность займет человек более достойный. Правда, со сходным именем – тоже Галликан. Норма Галликан, если быть точным. Услышав такую весть, Гней Галликан рухнул прямо в перистиле, где происходил разговор с императором. Грузное тело на мозаичном полу, искаженный в мучительной гримасе рот, полные страха глаза. Крот кликнул медика к отставному льстецу.

Постум смотрел на поверженного редактора и хотел сказать что-то гневное и одновременно поучительное. Элий тронул его за руку. Не надо ничего говорить. К чему доказывать свою правоту, когда все доказательства уже приведены?

Элий наблюдал за сыном с тайной завистью. Постум очень молод, еще почти мальчик. Но вряд ли Элий поможет ему в деле управления Империей… Постум действовал куда хитрее и мудрее Элия. Отец императора сознавал, что порой лишь мешает правителю.

– Он получил по заслугам, – самодовольно заявил Постум. Вместе с титулом диктатора Бенит утратил и контроль над «Актой диурной».

– Люди получают по заслугам гораздо чаще, чем они думают. Весь вопрос лишь в том, что считать заслугой.

– И ты полагаешь, что тоже получил по заслугам? – удивился император. И удивление его было искренним.

– Разумеется.

– Не находишь, что жизнь была к тебе несправедлива?

– Я прожил счастливую жизнь.

– Но я – император. А ты – мой подданный. Так еще не бывало.

– Ты вернул мне гражданство. Мое тело положат на погребальный костер в белой тоге гражданина. Разве этого мало?

Кто-то принялся царапать дверь изнутри. Элий резко обернулся. Дверь приоткрылась, и в щель протиснулась собачья морда. А затем и сам пес медленно с достоинством ступил в перистиль.

– Цербер! – изумился Элий. – Надо же! Он все еще жив!

Пес подошел и ткнулся мордой в колени Элия. Спустя столько лет он узнал хозяина!

– Он здесь в ссылке, – засмеялся Постум.

– За что? За преданность мне? – Элий потрепал собаку по загривку.

– За то, что лизал меня в губы, когда я был совсем маленький.

– Квинт уверял, что этот пес – потомок настоящего Цербера. Если так, то его слюна, верно, похожа на воду Леты – заставляет забыть все ненужное.

– Что может забывать младенец? – пожал плечами Постум.

«Прошлую жизнь», – мог бы ответить Элий. Но вслух этого не сказал.

– Знаешь, первым делом, на ближайшем заседании сената, потребую отменить закон об оскорблении Величия, – заявил Август. – Всех осужденных по этой статье помиловать. А дела – сжечь. Публично сжечь.

– Нет, – покачал головой Элий и повторил категорично: – Нет!

Постум изумился:

– Ты не хочешь, чтобы я отменил закон?

– Я не о том! Закон, разумеется, надо отменить как можно скорее. А вот публично документы сжигать нельзя. Это сделал Калигула, когда занял место Тиберия. Репортеры тут же заметят совпадение. Даже если у тебя самые лучшие побуждения – все равно нельзя.

– Но я действительно чем-то похож на Калигулу. Только мое безумие было поддельным. А его – подлинным.

– Не стоит это подчеркивать, – покачал головой Элий. – Так мне, во всяком случае, кажется… – Элий замолчал на полуслове: во-первых, потому что опять себя поймал на том, что поучает Постума, а во-вторых, в этот момент в перистиль вошел Квинт с объемистым пакетом в руках. А их разговор никому не надо слышать, даже Квинту.

– Из хранилища Капитолийского храма прислали триумфальные одежды, – сообщил фрументарий. – Те самые, что украли патроны римского народа и пытались увезти на «Сапфо».

Император лично сломал печать и развернул пакет. Внутри лежали две пурпурные туники, затканные золотыми пальмовыми ветвями и две пурпурные тоги, усыпанные золотыми звездами. Постум провел ладонью по драгоценной ткани.

– Почему тоги две? – спросил Элий.

– Потому что ты будешь справлять триумф вместе со мной.

Император торжествующе глянул на отца, пытаясь определить, какое впечатление произвели его слова. И с изумлением обнаружил, что Элий хмурится.

– Это совершенно ни к чему.

– Я сегодня получил постановление сената. Триумф назначили нам двоим.

– Ты просил об этом? – Постум кивнул. – Не надо было! – Элий пытался сдержать раздражение, но не смог. – Нет, не надо!

– Почему? – Постум обиделся – он хотел возвысить отца, а тот отказался принять этот дар.

– Не знаю. Но не надо было. Ни к чему.

– Надень одежды. Надень! Почувствуй, что значит облачиться в пурпур! – воскликнул Постум с горячностью.

– Я носил его когда-то.

– Но ведь не триумфальные одежды! Я прошу тебя, надень. – В голосе Постума появились какие-то совершенно детские обиженные нотки. – Это необходимо. Без тебя я не хочу справлять триумф.